В тот понедельник мистер Блисс вернулся с работы раньше обычного. И это было его ошибкой. У него жутко болела голова, и его секретарша, которая поначалу пыталась накормить его всякими чудодейственными таблетками вкупе с рекламными лозунгами фармацевтических компаний-производителей, наконец предложила: — Может быть, вы сегодня уйдете с работы пораньше, мистер Блисс? Все называли его мистер Блисс. Все остальные сотрудники фирмы были просто Дейвами, Данами или Чарли, но он всегда был именно мистером Блиссом. И его это вполне устраивало. Ему это даже нравилось. Иногда он подумывал, что, может быть, стоит выдрессировать жену, чтобы и она тоже обращалась к нему "мистер Блисс". Но когда он пришел домой, она обращалась отнюдь не к нему. Она громко взывала к Господу Богу. Она была наверху. На втором этаже. В спальне. Она истошно кричала, но вроде бы — не от боли. Впрочем, это можно исправить. И нужно исправить.

— Вот он. — Бриджит указала куда-то вилкой. — Парень, который называет себя вампиром.

Дженнифер, рассеянно ковырявшаяся в салате с тунцом, взглянула на подругу и нахмурилась:

— Кто вампир?

— Новенький парень. Как его там… Нет, не смотри! — прошипела Бриджит, которая жила в постоянном страхе, что однажды какой-нибудь парень в кафетерии заметит, что она показывает на него пальцем, и тогда… Дженнифер не была уверена, что Бриджит знает, чем это кончится, — у нее имелись весьма неопределенные представления о какой-то ужасной катастрофе. — Тот, который с черными волосами и в чудных шмотках.

Габриэль, которая откровенно оглядывала зал, подняла брови:

— Ах да, точно. По-моему, его зовут Колин.

— Верно, — вспомнила Бриджит. — Он это сказал на уроке английского. Просто встал и сказал: «Меня зовут Колин, я сюда недавно переехал». Ах да, и еще: «Я вампир».

Вартон медленно пошел вверх по широким ступеням, держа шляпу в руке, по-гусиному вытянув шею, чтобы лучше разглядеть викторианскую громадину, где умерла его сестра. Это вообще был не дом, а какой-то мавзолей, огромный, расползающийся мавзолей. Он, казалось, вырастал из вершины холма как уродливая поганка-переросток с выдающимися фронтонами, пустыми окнами и куполами. Латунный флюгер венчал покрытую кровельной дранкой с уклоном в восемьдесят градусов крышу, потускневшая скульптура мальчика икоса смотрела на него, затеняя глаза рукой, Вартон был уже просто рад, что статуя не может видеть. Он поднялся на крыльцо, и дом пропал из его поля зрения. Он дернул старомодный дверной звонок и прислушался к раздающемуся сквозь внутреннюю мрачную пустоту колокольному эху. Над дверью было окошко из розового, матового стекла, Вартон разобрал дату 1770, выгравированную на его поверхности. Прямо склеп, подумал он.

Говорят, что в Ультхаре, расположенном за рекой Скай, никто не имеет права убить кошку; и я могу охотно поверить в это, когда пристально всматриваюсь в нее, ту, что мурлычет сейчас, сидя у камина. Ибо кошка таинственна, загадочна и близка ко всему, что не дано постичь человеку. Она - душа древнего Египта, хранительница легенд забытых городов Меро и Офира. Она - родственница Царя Джунглей и наследница тайн зловещей седой Африки. Сфинкс - ее двоюродный брат, и они говорят на одном языке, но кошка древнее Сфинкса и помнит то, что тот уже позабыл. В Ультхаре, еще до того, как власти запретили убивать кошек, жил один старик арендатор. Он и его жена обожали отлавливать и убивать соседских кошек. Почему они так поступали, я не знаю; знаю лишь, что многие терпеть не могут ночных кошачьих воплей, как и того, что кошки могут бесшумно украдкой пробегать в сумерках по их дворам и огородам. Как бы там ни было, но старики не упускали возможности поймать и прикончить всякую кошку, оказавшуюся поблизости от их лачуги; причем по звукам, доносившимся оттуда после наступления темноты, многие жители догадывались, что способ истребления кошек был весьма изощренным.